Он был исправным дисциплинированным офицером русской армии. Тщательно и добросовестно выполнял предписания начальства по топографической съемке и составлению карт в самых труднодоступных районах Кавказа. Добрался и до Эльбруса. К воинскому долгу примешивалась и чисто человеческая любознательность и даже, если на то пошло, азарт. Научный, спортивный, честолюбивый… Поэтому, хотя и мутило Андрея Васильевича, и выворачивало нутро, и темнело в глазах, он продолжал путь.
За год перед этим, в 1889 г., он совершил восхождение на Казбек с топографической съемкой. Но там вершина пониже и полегче. Подъем на Эльбрус из-за приступов горной болезни был трудным и долгим. Пришлось делать не только длительные передышки, но и несколько ночевок. (Одно из мест остановок, расположенное на склоне, получило в дальнейшем устоявшееся на десятилетия название «Приют Пастухова».) Только на шестые сутки добрались до самых верхних отметок. Правда, вначале только на западной – 5642 м. Но и ко второй вершине, восточной, на 21 м ниже, он еще вернется.
Помощниками Пастухова были его подчиненные казаки. Наверное, лучше было бы взять проводниками местных жителей. Но он, видимо, решил испытать и себя, и своих солдат.
Стоит отдать долг подвигу первопроходцев – местных горцев. С полвека тому назад, в 1829 г. на первый штурм Эльбруса был отправлен высоким начальством многочисленный отряд во главе с генералом. Были в тех штурмующих рядах и представители Российской Академии наук, и местные прводники. Но массовая атака не удалась. До седловины еще дошел физик академик Эммилий Христианович и двое горцев. Но тут именитого ученого оставили последние силы, и он вынужден был повернуть вниз. Сопровождать его пошел балкарец Ахия Соттаев. Второй проводник, видимо, по совету академика стал продолжать путь вверх. И вскоре внизу наблюдавший в базовом лагере в подзорную трубу генерал увидел на восточной макушке горы темную фигуру человека. Сомнений не было. Не дожидаясь подробного доклада, руководитель-генерал в честь такого торжественного момента приказал произвести ружейный салют. Вернувшийся Хаширов был отмечен не малым по тем временам поощрением – 400 рублями серебром и произведен в офицерский чин. В том же 1829 году в честь события 10 июля была отлита на литейном заводе чугунная доска с памятной надписью – пожеланием сохранить «потомству имена тех, кои первые проложили путь к достижению поныне почитавшегося неприступным Эльбруса».
Через 45 лет дошла очередь и до более высокой западной вершины. Тоже июльскими погожими днями, когда Эльбрус наиболее покладист и не созывает к себе туч и бурь, к нему подошел отряд все с тем же проводником Ахия Соттаевым. Ему уже было 86 лет – возраст, прямо скажем, не для восхождений. Но потому, видимо, и славится кавказское долгожительство. Сотаев не считал себя стариком и со знанием троп и подходов согласился провести отряд английского географа и путешественника Ф. Грове к высшей точке. Группа во главе с проводником достигла максимальной отметки, но посколько на этот раз памятных досок и медалей не отливали, то осталось место для противоречивых толков о том, что Соттаев взошел не с Грове, а с другим англичанином лордом Дугласом Фрешфильдом на несколько лет раньше – в 1868 г. Причем на обе вершины…
У Пастухова были свои взаимоотношения с Эльбрусом. Второе восхождение не лишено было драматичности. Вот как выглядело восхождение на эту вершину в 1897 г. с проводником Агбаем со слов самого Андрея Васильевича: «…Метель и буря усилились. Все чаще и чаще стали проваливаться в замаскированные трещины. Наконец, сильно утомившись и потеряв всякую надежду выбраться из лабиринта трещин, решили зарыться в снег и ожидать окончания метели. При этом Агбай, вздыхая, все повторял: «Пропал, пропал будет!» Откровенно говоря, я и сам не верил в благополучный исход нашего путешествия. Пробыв более суток без пищи, я полагал, что оставшегося в нас запаса энергии не хватит на согревание тела в течение долгой осенней ночи. К тому же, нас окружали со всех сторон трещины, в которые мы при дальнейшем путешествии могли провалиться. Тем не менее, я хотел бороться до конца. Мы пробовали снег и, убедившись, что под нами нет замаскированных трещин, стали разгребать его палками, но ветер сильно мешал работе, к тому же на этом месте оказалось слишком мало снега и разрыв его на глубину четверть аршина, мы встретили лед. Тогда мы ямку обложили снеговым валиком и еще немного углубили. Затем мы скорее легли в нашу ямку, головами против ветра, плотно прижавшись друг к другу спиной…»
На его счету были и другие восхождения с неизменными топографическими задачами. Трижды Пастухов поднимался на Арарат, засняв планы обеих его вершин, исследовал вершину Арагаца, район Ушбы, взошел на Шагдаг. Выполнил также ряд ценных биогеографических наблюдений, нашел следы древнего оледенения в районе Эльбруса. И, наверное, сделал бы еще немало, если не скончался бы в 1899 г. всего на 40-м году жизни.
Андрей Васильевич рассказал о своих встречах с Эльбрусом на заседании Русского Географического общества в Петербурге и на страницах научных журналов. Появились в печати и его дневниковые записи. Он одним из первых русских альпинистов-исследователей освоил фотографию, когда ее применение в горах считалось еще задачей недосягаемой. И потомки воздали ему должное. В виде памятника он остался на одной из вершин – пятигорском Машуке, с которого так часто отчетливо виден величественный Эльбрус. А с 50-х гг. прошлого века он напоминает о себе и на Тянь-Шане. Во время одного из восхождений советскими альпинистами его имя было присвоено вершине Киргизского хребта, урочищу и леднику.
Годы жизни 1860 – 1899
Опубликовано в рубрике