После окончания Московского университета был на несколько лет отправлен в заграничную командировку для совершенствования знаний. По возвращении преподавал в своей альма-матер и Народном университете А. Л. Шанявского в Москве, где впервые прочел курс геохимии. Знаменитые Хибинские экспедиции Ферсмана начались в 1920 г., когда небольшая группа всего из 13 человек высадилась на одной из станций «Мурманки» (Мурманской железной дороги, скоропалительно, за несколько месяцев, сооруженной перед началом первой мировой войны от Петербурга до северного Беломорья) – станции Имандра. Это его первое научное вступление в горы едва ли походило даже на разведку – было пройдено не более 100 км.
Вторая экспедиция в Хибины состоялась в следующем году, несмотря на свирепствовавший в республике голод. Было пройдено уже около 300 км. И это при том оснащении экспедиции, что сапоги достались только нескольким удачникам по жребию, а менее счастливые коллеги шагали в ботинках с обмотками. Потом и те и другие уравняются – обувь окажется разбитой и придется прибегнуть к мешковине. Но разведка шла успешно. Окрыленным себя чувствовал начальник экспедиции. Ему, петербургскому профессору, можно было отсидеться в лаборатории, в кабинете – заслуг и признаний хватало. В 1919 г. – на втором году революции – его избрали полноправным членом Академии наук. Через год назначили директором вновь образованного Института географии. Доверие молодой власти надо было оправдывать. Да и натура у него была неугомонная, подвижническая. Внешне он выглядел несколько грузноватым, массивным, с шарообразной голой глубоко посаженной головой, толстой шеей и двойным подбородком. И при этом – удивительная динамичность, непоседливость. Подвижность не только в жестах, манере разговора, письма, но и всего энергичного «взрывного» стиля жизни. Несмотря на недуги – полное пренебрежение к бытовым удобствам.
Приезжая в командировки из Петрограда в Москву, он ночевал не в гостинице, а на столе в лаборатории МГУ. Так что в палатке себя чувствовал превосходно. Но беда в том, что и палаток по тем скудным временам не хватало. Выручал энтузиазм. По себе и путников подбирал – непоседливых, увлеченных, с «брожением». В человеке должна быть эта «живинка», тяга к неизведанному. Не зря в старину на Руси охотников к перемене мест, отправлявшихся в «хождения», называли бродниками.
Хотя бродяжничество не весьма одобрялось, но Ферсман выступал с призывом к молодым «зажечься огнем скитаний и бродяжничества» в расчете, что его поймут правильно. Путешествие для молодых равносильно просвещению, второму образованию.
Уже в 1922 г. маршрут Хибинской экспедиции перевалил за 1 тыс. км. Разбиваясь на более мелкие группы, радиально осваивали новые и новые участки Хибин. Собранные минералогические образцы, приносимые в рюкзаках, исчисляли старой мерой – пудами. Набралось где-то до сотни пудов, и встала задача, как их доставить до железной дороги. Поистине Хибины – «музейные горы», природная лаборатория, кладовая ценных сокровищ – и все в одном месте.
Еще с тех первых экспедиций раздумья привели ученого к большим обобщениям, выявлению закономерности пространственного распространения минералов и химических элементов в земной коре. Не прерывалась и работа над пятым томом фундаментальной «Геохимии». А до этого вышли солидные труды – два тома «Мегматитов», «Цвета природы», многочисленные статьи, брошюры. Ученый широко осмысливал химию мироздания, занимался учебниками, педагогикой, историей естествознания, был глубоко уверен, что каждого человека надо приобщать к науке и путешествиям. Причем лучше с юности, детства. Отсюда его известные популярные книги «Занимательная минералогия» и «Воспоминания о камне».
Неутомимый путешественник Ферсман иногда насчитывал по 60 тыс. км своих странствий (за один год!) в Хибины, Среднюю Азию, на Урал, за рубеж. Но это по горизонтали. По вертикали путь в горах исчислялся более скромной цифрой – несколькими километрами, сотнями метров. Но восхождения были незабываемыми и своими блужданиями, и находками, и открытиями. Это и понятно: таковы уж особенности пути вверх. И наиболее глубоко остался в памяти тот подъем на Часночор, вершинный узел, от которого в разные стороны протянулись хребты. На одном из них, самом высоком, – приметная гора Ферсмана. Есть его именная гора и на Памире
Годы жизни 1883 – 1945
Опубликовано в рубрике